Но, чтобы не возбуждать аппетит и не создавать прецедент для, например, китайцев, отношения с которыми оставляли желать много лучшего, острова собирались передать в форме фиктивной продажи их за сумму, которая напрочь отпугнула бы любых желающих.
Впрочем, все это были разговоры. Работа наша по проверке Приморского КГБ подходила к концу, свободного времени прибавилось, и я активизировал свое любопытство: читал доступные мне документы, захаживал в архивы, беседовал со «штатскими».
Наша командировка подошла к концу, и обе стороны — инспекторская группа и представители Управления приступили к подготовке «коммюнике» — справки о результатах проверки. Мы по своей «пятой линии» нашли «драматические» недостатки: например, был случай, когда передача «Голоса Америки» на русском языке каким-то образом пошла через городскую радиосеть (концов так и не нашли, списали на технические неполадки). Или был недопроверен «сигнал» о хранении кем-то неисправного револьвера без патронов. Подумать страшно, что творится там сейчас…
Но недостатков в целом набралось достаточно для того, чтобы начальник Управления и руководитель нашей группы долго не могли придать справке вид, удобный для обеих сторон. Чуть ли не до ссоры дошло дело, но в конце концов документ был подписан.
Было ясно, что на словах в Инспекторском управлении будет доложено мало хорошего. Нам, рядовым членам группы, общая картина, как всегда, была неясна, говорить друг с другом откровенно о результатах своих «исследований» мы не могли. И, как всегда в таких случаях, уверенности, что Центр получит объективную информацию, не было.
Я вернулся к своему «участку» — делегации по линии ССОДа, Комитета защиты мира, Комитета советских женщин, «сигналы» из Института государства и права, слушатели курсов русского языка в МГУ — снова завертелся в привычном танце.
Мои рассказы о поездке в Приморье с удовольствием слушал мой приятель Стас С. Стасик, как и Ник. Ник., был дальневосточником и в свое время переводом попал в Москву, во 2-й Главк.
Как-то я зашел к нему «в гости»: Стасик сидел с наушниками на голове и гонял взад-вперед на маленьком магнитофоне «Награ» отрывок какой-то пленки. День был жаркий, Стас взмок, пытаясь что-то понять. Я предложил свою помощь, и Стасик с готовностью протянул мне наушники: какой-то гул и несколько слов на непонятном языке. «Ну как, ничего не удалось разобрать?» — деловито спросил Стасик, и я в шутку замахнулся на него наушниками.
— Это по-японски, что ли?
— А ты думал, по-каковски?
Пара японских туристов, муж и жена, купили какой-то странный тур в «Интуристе» — сначала добрались в европейскую часть СССР, потом поездом съездили в Хельсинки и вернулись для продолжения путешествия уже в комфортабельном джипе.
Теперь их путь лежал в Грузию и Армению, в горы.
Супружеская пара не первый раз была в нашей стране, и кое-что о них было известно — впрочем, ничего предосудительного. Все-таки Стас убедил начальство — да и начальству было интересно — оснастить джип неким дополнительным оборудованием.
У японцев разрешения на это не спрашивали…
А теперь Стасик прослушивал запись разговора во время проезда ими района, где было установлено какое-то наше противовоздушное или противоракетное радиооборудование.
— Хоть что-нибудь ты разобрал или нет?
— Да вот именно что-нибудь… Но одно слово интересное…
— Какое?
— «Включай».
— Что, только одно слово?
— Нет, не одно. То есть одно, но повторяется оно не раз. Слышно еще, что сверяют время, внимательно следят за картой.
— Слушай, а вы проверили, какой у них приемник в машине?
Стасик кротко и долго смотрел на меня.
— Ну где же нам догадаться… До этого только вы, «идеологи», борцы за чистоту рядов, могли бы додуматься… Конечно, проверили.
— Ну и что?
— Очень хороший у них приемник, Женя… Нам бы с тобой такой.
Стасик был прекрасным контрразведчиком, проверял все с японской дотошностью. Через несколько лет он получил высшую награду КГБ — знак «Почетный чекист», потом стал начальником отделения, потом почему-то молодым уволился на пенсию.
Я не знаю даже, почему много раньше ушел из КГБ Лорд, работавший в «радиогруппе», а ведь мы были в одном отделении… Все мы очень многого не знали друг о друге.
Конспирация, приобретенная подозрительность растаскивают спецслужбистов в стороны друг от друга; дружные, крепкие коллективы так же редки, как начальники, создающие такие коллективы.
Управление продолжало свою работу, через местные органы оно уже крепко охватывало всю страну. То, для чего была создана малая его часть, — контакты с интеллигенцией, в первую очередь с творческой, — осуществлялось повсеместно с разной степенью успеха. Иногда я задавал себе (а иногда и не только себе) вопрос — почему не создали подразделение по надзору за рабочими или крестьянами?
Я, конечно, шутил сам с собой. Это ведь только в нашей стране, создавая гигантские тенета лжи, правители пытались убедить население в том, что интеллигенция — лишь «прослойка». Сами-то они прекрасно понимали, что именно интеллигенция и является по-настоящему движущей силой общества.
Именно поэтому с самого начала наши вожди повели сложные, хитрые игры с интеллигенцией, используя ее тонко и умело в своих целях. Однако прежние игры теперь не годились — страну уже невозможно было держать в изоляции, как держали в изоляции Японию ее императоры до середины XVIII века. Но заставить интеллигенцию подпевать и поддакивать режиму хотелось, а для этого нужно было знать как можно больше о процессах, происходивших внутри ее, заглушать или активизировать их, в идеале — управлять ими.