Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Страница 40

…Рождение идеологии неподконтрольно людям. Оно есть тайна, раскрыть которую в принципе невозможно, хотя весь процесс и проходит у тебя на глазах. Когда люди еще могут вмешаться в сотворение идеологии, они еще не знают, что это есть идеология. А когда они догадываются об этом, бывает уже поздно. Поэтому идеология рождается на свет сразу со всеми ее атрибутами.

…Идеологию принимают как факт и считаются или не считаются с ним как с природной необходимостью, а не как с проявлением разумности или неразумности людей… Отношение к официальной идеологии есть важнейший элемент в системе отбора лиц для руководства, в их карьере и прочности положения. Человек, которому в голову придет идея хотя бы как-то реформировать идеологию (не говоря уже о том, чтобы отказаться от нее), не будет допущен на путь, ведущий к власти в любых ее звеньях. А если он выскажет такую идею, уже достигнув власти, он сильно ослабит свои позиции, вплоть до полной потери власти…»

Вот так…

Да при чем тут контрразведка, спросите вы? Хороший вопрос.

Те, кто занимались у нас в стране И. и убеждали нас всех в том, что она у нас истинно науч., рев., а не реакц., на каком-то этапе своих занятий вдруг осознали, что «пудрить мозги» населению огромной страны они уже не в состоянии. Да и ответственность за «чистоту» идеологии им не хотелось нести в одиночку, нужно было ее разделить с кем-нибудь — да вот с КГБ, например. Пусть-ка они там побегают, понюхают, подслушают, глядишь, посадят человек эдак… ну, неважно сколько, главное — чтобы остальных пугнуть, да как следует…

Они, бедняги, плохо себе представляли эффективность нашего законодательства, процессы оперативной документации действий, высказываний и «выписываний» инакомыслящих, возможности по легализации полученных материалов и многое другое.

А вот мы, сотрудники нового Управления (и даже я, новичок в контрразведке), почти сразу поняли, что пытаемся контрразведывательными методами решить задачи, которые решаются только политически или научно. Но многое в нашей работе было (или казалось) интересным, многое было внове, люди мы были военные, жалованье получали приличное, имели семьи и обязательства перед ними, словом — «все, как у людей». И если от нас требовали доказать, что наша И. — истинно науч., а не реакц., — что ж, «как говорится, Родина велела».

В тех же коридорах 2-й Главк занимался своими серьезными делами.

Вот пример настоящего сотрудничества между спецслужбой и руководством одного из подразделений Минвнешторга.

И те, и другие готовились к приезду для переговоров в МВТ какой-то значительной делегации из ФРГ. Внешторговцы уже знали тех, кто приедет, и, как оказалось, правильно информировали контрразведчиков. Те полезли в записи и дневники немцев не сразу по их приезде, а после нескольких предварительных перед подписанием соглашения переговоров. И не ошиблись: один из немцев, тщательно фиксировавший в своем дневнике совершенно все, писал, что «дурачки славяне неожиданно для нас запросили за то и за это не столько-то (сколько мы собирались уплатить), а всего навсего вот столько…»

Когда на заключительных встречах речь зашла о подписании договора, славяне, покряхтев и поулыбавшись, сказали, что мы, конечно пошутили. Мы имели в виду не столько-то, а как раз именно вот сколько… Переговоры находились в той стадии, где немцам деваться было некуда, а отдавать эту сделку конкурентам — невыносимо. Пришлось подписать, и наша сторона выиграла на этом — не помню точно — 11 или 18 миллионов долларов.

****

Квартира, которую посетил Санто, принадлежала молодому сотруднику Радиокомитета Р. «Вот мерзавец, — меланхолично подумал я об итальянце. — Лезет просто-таки в самое сердце нашего идеологического центра». Так мы называли и наши, и «их» организации, имевшие отношение к пропаганде нашей науч. и их реакц. И. Я привычно заполнил бланки оперативной проверки и бросил в соответствующую ячейку в секретариате.

****

Любому понятно, что одна из основ работы спецслужб, особенно контрразведки, — выявление связей. «Скажи мне, кто твои друзья…» Думаю, что я держал рекорд по этой работе. Дело в том, что мои слушатели активно общались и со студентами МГУ, и с дипломатами своих посольств, и с жителями городов, в которые они выезжали в экскурсионные поездки. Кроме того, они переписывались с друзьями и приятелями в странах тогдашнего социализма и Бог знает с кем еще. Я поставил перед собой задачу не упускать ни одного ставшего мне известным контакта и «прорабатывать» каждый из них. В год через мою «мельницу» проходило примерно по 200 с лишним человек.

То есть самому мне никогда бы не освоить такой объем работы; выручала широкая география этих связей и возможности наших местных органов и спецслужб «друзей» — так называли мы коллег из дружественных стран. После некоторых творческих мук я под руководством Лебедева, крупного специалиста по казуистике, выработал энергичный короткий текст, который посылал в соответствующий орган по месту жительства человека, «проходившего по связям» от моих иностранцев. В тексте сухо сообщалось, что вот такой-то или такая-то являются связью такого-то. Узнайте, ребята, кто это, где работает, проверьте по вашим учетам, да и сообщите, не ваш ли это агент и нельзя ли его использовать в изучении такого-то, подозреваемого в том-то (правом подозревать контрразведчики пользуются с полным правом, как им кажется).

Для местных органов такая бумага из Москвы — почти приказ и руководство к неукоснительному исполнению, так что я всегда имел интересную почту, а вместе с ней некоторые оперативные возможности. Часть выявленных мной контактов в той или иной мере действительно была связана с КГБ. Эти люди, имея возможность приезжать в Москву — а местные коллеги им в этом помогали, потому что работать в контакте с Центром интересно, лестно и перспективно, — тоже включались в процесс изучения моих иностранцев. Они имели пароли, по которым выходили со мной на связь, я мотался по гостиницам, кафе и скверам, где встречался с ними и инструктировал, получая от них нужную мне информацию, словом, крутился, как волчок, — и мне это нравилось. Уходить с работы в 18.30 я давно перестал и «прихватывал» часа по полтора — два в день. Зато имел очень неплохую картину того, что происходит на «моих» курсах.