Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Страница 25

Мысль о продолжении учебы никак не умещалась в моей голове. Сейчас понимаю, что, возьмись я за аспирантуру, — и появилось бы второе дыхание, «дожал бы». До сих пор глубоко сожалею о проявленной слабости.

Может быть, жизнь пошла бы по совершенно другой колее…

****

Вспоминается еще один случай в начале 60-х годов. Ребята из другого отдела, «работавшие» за французскими дипломатами, рассказывали, как один из них, военный разведчик, попался-таки в сети «Дома 2» и был приперт к стенке какими-то «компроматами». Француза «сняли», последовала вербовочная беседа, после которой обычно наблюдение, прослушивание, подслушивание, просвечивание удваиваются, чтобы иметь всю информацию о реакции вербуемого человека.

Рассказывали, что контрразведчики были удовлетворены беседой, но француз, вернувшись в посольство, позвонил жене, поговорил с ней коротко и пустил себе пулю в лоб. Интересно, что люди, рассказывавшие нам об этом, восхищались мужеством француза и негодовали по поводу слабой работы «линейщиков»…

Французское посольство (и резидентура) традиционно славились своими крепкими связями с нашей творческой интеллигенцией. Немцы были сильны научным аппаратом: кроме того, как нам рассказывали, 70 процентов немецких дипломатов в прошлом были военнопленными и отбыли в ГУЛАГе свои сроки. Они хорошо знали русский язык и даже такие слова, как «ватник», «пайка»… Много лет спустя я вышел из здания ВААПа проводить к машине одного из таких немцев. Был солнечный весенний день, и, посмотрев на небо, он сказал: «Ну вот, сегодня серая московская погода выдала нам пайку солнца…»

Американское посольство и разведка в Москве считались самыми сильными.

Даже судя по количеству провалов и ошибок — об успехах они, конечно, не трубили, было видно, что работают они с колоссальным напряжением, в полную силу, даже в «наружке» это знали хорошо.

****

Существовала еще одна система переподготовки сыщиков и разведчиков. Раз в несколько лет каждая бригада переводилась в специальный учебный отдел, где в течение месяца сыщики чередовали посещения лекций и занятий, просмотр специальных кинофильмов с работой за учебными объектами. Слежка за выпускниками «школы 101», Военно-дипломатической академии или разведчиками, уже поработавшими за рубежом, но обязанными пройти переподготовку, была основной работой учебного отдела. Работали и за нелегалами, тоже проходившими подготовку и переподготовку.

Утром каждая бригада получала инструктаж, где и когда можно будет принять под наблюдение объект слежки, его приметы, время окончания наблюдения. После возвращения в учебный отдел бригады «отписывались», как после работы за настоящим объектом. То же делали и наблюдаемые, чья задача была весьма нелегкой: нужно не только обнаружить слежку, но и зафиксировать приметы сыщиков, номера их машин, провести тайниковую операцию или моментальную встречу с передачей материала так, чтобы не попасть при этом в поле зрения «наружников».

Эти стажировки у нас назывались «играть в казаков-разбойников».

Военные почему-то имели преимущество перед сотрудниками ПГУ: в случае, если они расшифровывали наблюдение, они могли не проводить операций по связи и вообще уходить с маршрута.

Мы не любили работать с будущими разведчиками родом из азиатских республик, которых готовили, очевидно, для работы в восточных или африканских странах. Часто они под наблюдением метались, пытались оторваться от слежки, прыгая в вагоны метро или электрички перед закрытием дверей. Нам же разрешения на плотную, открытую слежку не давали, и мы, таким образом, оказывались в гораздо худшем по сравнению с объектами положении. Особенно «баловались» они в метро, и как-то раз я спросил у представителя ПГУ:

— Они, что, надеются, что к их приезду в странах пребывания будут построены метрополитены?

Бегунам сделали замечание, и они немного утихомирились.

Наша бригада «в общем и целом» проходила эти стажировки удовлетворительно. Запомнился один случай — и смех, и грех. Работали за молоденьким военным из ВДА — Военно-дипломатической академии, скромно одетым, невзрачным парнем.

Работа не заладилась с самого начала: паренек как-то разбросал нас всех, я остался с ним один (приехал на метро в Сокольники) и стал названивать по телефону дежурному по отделу, одновременно покрикивая в микрофон «воки-токи», чтобы подтянуть ребят. Военный сел в совершенно пустой автобус — я за ним не полез, был уверен, что уже намозолил ему глаза.

Подтянулся Петрович на машине, потом и остальные. Кто-то хорошо знал маршрут автобуса, на котором уехал наш паренек, и решили двумя машинами — одна по маршруту, другая по параллельным «просекам» — пройтись по Сокольникам. Двинулись не спеша, я был уверен, что мы расшифрованы и хотел просто «додержать» объект до положенного срока.

Через минуту мы увидели «военного» в конце одной из улиц и, не торопясь, пристроились к нему с нескольких сторон…

Мы не видели самой операции по изъятию тайника, но, проанализировав его маршрут и поведение, точно указали место — паренек на секунду мелькнул в поле зрения одного из нас, отходя от водоразборной колонки.

Последствия оказались совершенно неожиданными. Парень, оказывается, вообще не обнаружил за собой наблюдения и фактически «завалил» свою операцию и экзамен по НН. Нам рассказывали, он настолько расстроился, что заболел и попал в госпиталь! Мы попросили передать ему наше сочувствие, но — на войне, как на войне.

Победителями в этих играх чаще оказывались, конечно, учебные объекты. Нелегалы вообще творили, что хотели, и уходили от наблюдения почти в любой момент, скрытно проводили любые операции.