Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Страница 150

150

Михаил Федорович принялся опять выживать нас, двоих чекистов, из Госкомпечати. Мой сосед-разведчик к тому времени уже больше работал в созданном им совместном предприятии — они размножались по всей стране, как кролики, и основная сила удара пришлась на меня.

Заканчивались переговоры по изданию в СССР «Ридерз Дайджест», готовилось к подписанию сложное соглашение, партнерами в котором были Госкомпечать, «Международная книга», издательство «Прогресс» и, естественно, «Ридерс Дайджест». Я крутился, как волчок, улаживая то капризы сторон, то их намерения рассориться и найти новых партнеров, то подсказывая им, где покупать бумагу дешевле и где лучше печатать — в Финляндии или у нас. Работы, как всегда, хватало.

1990 год заканчивался в водовороте дел, в ощущении непрочности собственного положения и смутных надеждах на то, что все как-нибудь образуется.

В Америке я не только выслушивал вопросы и пытался честно на них отвечать, я спрашивал и сам — мне было интересно узнавать об этой стране все больше и больше. Один из вопросов, которые я любил задавать американцам, особенно молодым: «Что такое «совиет» — совет? Что значит это слово?» Никто и никогда не мог ответить правильно. Некоторые думали, что «совиет» означает национальность, другие — гражданство. Я терпеливо разъяснял значение этого слова и говорил американцам, что они живут в гораздо более советской стране, чем СССР. Ведь в Америке «советы» графств, муниципалитеты, администрации штатов — действующие властные структуры, как Конгресс. У них власть, деньги, влияние, а уж кто там заседает, достаточно посмотреть на кадры хроники — шариковых не видно…

У нас власть любила называться советской, а на самом деле никакой власти Советам партия не оставила. Когда Верховный и местные Советы только-только начали что-то значить, царь Борис свернул им шею и вскарабкался на трон с помощью местных и заморских толстосумов… Наступает время, когда наши нувориши уже не потерпят никаких препятствий на пути широкой распродажи страны, и любой коллективный разум, способный хоть иногда принимать рациональные решения, им будет поперек горла.

Американцы давно поняли эту опасность и имеют на этот счет отличную поговорку: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Можно ли представить себе Президента США выступающим в советском университете в нетрезвом виде? Можно ли представить себе его же или любого кандидата на государственный пост объясняющим Конгрессу, что вернуться домой ночью в непотребном виде — его «личное дело»? Сколько дней останется на посту Президент США, посуливший расселить одно из национальных меньшинств на бывшем полигоне? А обещания «лечь на рельсы»? А пострелять из пушек по парламенту?

Подумаешь, установили «подслушку» в штаб-квартире оппозиционной партии! Кто скажет сейчас, что не прослушиваются телефоны Жириновского, Зюганова и других…

В 1991 году многое уже висело на самом краю обрыва, и штурм вильнюсского ТВ столкнул это многое в пропасть.

«Саюдису» больше ничего не нужно было для полной победы и овладения голосами большинства избирателей. Дурацкая выдумка с Комитетом национального спасения прибавила литовцам уверенности в том, что с Союзом надо рвать. Ах, какая ошибка была допущена с обеих сторон, и явно было видно — непоправимая…

Ландсбергис не мог и мечтать о таком подарке, как бойня у телебашни, и я зубами скрипел, глядя, как мы безвозвратно теряем не просто Литву, а часть жизни многих из нас, друзей, леса и поля, порты, литературу и искусство, все теперь становилось чужим, и литовские делегаты во главе с Прунскене на заседаниях Верховного Совета холодно и спокойно добивались того, что казалось им самым нужным, самым необходимым, самым полезным для Литвы, — ее независимости от СССР.

Потеря Литвы казалась неизбежной и добавляла горя к тому, что творилось вокруг.

Мне кажется, что в то время КГБ находился в состоянии какого-то ступора… Крючков на заседаниях Верховного Совета пугал депутатов коварными методами иностранных разведок, не будучи в состоянии ничего доказать. Контрразведывательные подразделения, в том числе и 5-е Управление, беспомощно топтались на месте: когда в газетах писалось то, о чем раньше шепотом говорили на кухне, когда нараспашку открыли границы и в страну (и из нее) хлынули те, кто и подумать не смел о таких путешествиях, когда нападки на армию и КГБ для средств массовой информации стали не привычкой, а обязанностью, КГБ и партия растерялись…

Впрочем, лгали все и лгали, на удивление, нескладно. Несколько позже премьер Павлов осуществил первое мероприятие по разорению населения — внезапно были обменены крупные купюры. Пострадали те, кто находился в командировках и отъезде, очень немногие из преступников, сидевших в тюрьмах и лагерях, и огромное количество просто не успевших и не понявших, что происходит. Павлов привел совершенно абсурдные причины: западные банки (!) скопили у себя огромное количество советской валюты и вот-вот начнут мероприятия по ее подрыву… Иезуитская улыбка его говорила, что ему прекрасно известно — в зарубежных банках не существует счетов, на которых можно было бы держать советские деньги (там их за деньги не считают), а обесценение советских денег происходило явно через усилия именно кабинета товарища Павлова…

Под сухие четкие речи прибалтов в Верховном Совете я скоро узнал, что, минуя меня, поручено молодому, но очень шустрому сотруднику навести справки в Госкомпечати, а есть ли возможность в Москве набирать тексты на литовском, эстонском и латышском языках? Эге, подумал я, ясно, товарищи, что мы затеваем… Тут могло быть только два варианта — либо «обращения к трудящимся» очередного Комитета национального спасения, либо полуфашистские призывы к резне русских, которые (призывы) дали бы возможность штурмануть все телевизионные башни, имевшиеся на балтийском побережье.

150